Убыр - Страница 63

И тут Эдик снова выступил:

– Бухой совсем, походу. Точно наш клиент. Родной, тебе сюда. Э, не так быстро!

Марат-абый сделал непонятное: вытянул шею и клацнул зубами, будто от пролетающего батона откусывал. Снова застыл на миг, прислушиваясь к тому, что откусил. Развернулся и снова бросился на голос. И теперь брякнулся о скамью громче, как деревянной решеткой о сосну. Я сильно вздрогнул, а прыщавый сержант сказал:

– Эдик, гражданин сейчас поломается, а виноваты опять менты-оборотни.

Какие оборотни, чуть не закричал я, но Эдик успел рявкнуть первым:

– Э, дружок, ты давай в натуре тормозни!

Марат-абый снова выкусил полстакана воздуха, поправил курс и кинулся. Он уже таким зигзагом полвагона прошел. Еще две ходки, понял я и сказал:

– Товарищ сержант, не надо.

– Твой дядька? – спросил Эдик, глянув на меня дико. – Твой, нет? Нет – так молчи сиди, до тебя еще…

Марат-абый резко, с хрустом, мотнул головой на звук и щелкнул зубами. Заметался глазами, прислушиваясь к чему-то глубоко внутри. Зацепился взглядом за меня. И бросился сразу – не успев даже повернуть ноги-плечи, полубоком. На меня бросился, четко. Я вжался спиной в твердое ребро сиденья – и вжался еще сильнее, когда Марат-абый со стуком и скрежетом врубился в лавку в трех рядах от меня. Глаза у него были слепые и с щелью, под мышкой прореха, а на шее синела давленая полоса, как от тугого галстука. Марат-абый галстуков сроду не носил.

– Слышь, синий, ты себе проблемы сделал сейчас. На месте стой, я сказал, – велел Эдик, перехватывая дубинку половчее.

Марат-абый не реагировал. Он пытался пройти сквозь скамейку. Не бился в нее коленями и не пробовал перепрыгнуть, а давил коленом и бедром. С нечеловеческой силой давил. Скамейка держалась, но гнусно постанывала, а треск пола я слышал подошвами даже сквозь грохот колес.

Молчи, взмолился я про себя, не болтай и не дергайся. Скамью он не сломает, а сломает, так во вторую упрется и дальше не пойдет. А будешь болтать и шевелиться…

– Все, готовь жалобу, – сказал Эдик и решительно пошел вперед, чуть отведя дубинку.

И тут за спиной у него и почти у меня страшно заорали.

Эдик вздрогнул, неловко обхватил левой рукой кобуру и оглянулся, пытаясь при этом не терять из виду Марат-абыя.

Орал дедушка-маньяк. Не знаю, что с ним стряслось и чего он придумал, но был дедушка страшен. Знаете, как маленькие дети иногда кричат: растопырятся, напрягутся цельным клаксоном и дают звук, как мама говорит, всем потрохом. Громко, визгливо и пока не осипнут. Вот и дядя Валя прикинулся капризным ребенком: растопырился, уперся задом в дверь и завизжал. Длинный визг, быстрый захлебывающийся вздох, снова сиплый визг.

Сперва невнятный, а потом я разобрал, что он что-то еще и говорить пытается, по кругу, типа: «Пусти, гад! Пусти, сказал! Пусти, гад!»

Пустить должен был прыщавый сержант. А он не пускал. Стоял весь оторопевший перед дядей Валей и продолжал придерживать его за вяло дергающийся на вдохе рукав. Видимо, дядька-маньяк хотел улизнуть под шумок, сержант заметил, цопнул его за руку, тот и завелся. И вроде по-настоящему. Даже гопы растерялись: торчали по сторонам и тупо смотрели на визжащего старика.

– Да что там у тебя? – раздраженно спросил Эдик, разворачиваясь.

И все началось одновременно.

Марат-абый до того водил головой, пытаясь найти на потолке источник вопля, а теперь рванул к Эдику.

Молча. Но милиционеры его услышали и повернулись. Первым Эдик, за ним прыщавый, который сказал затухающим тоном:

– Ну и что там у тебя, товарищ… интересуется…

Дядя Валя освободил рукав из полицейского захвата и ловко выдернул из кармана свой жуткий нож.

Пухлый гопник издал громкий звук, задвигаясь спиной к окну, а дохлый присел.

Прыщавый сержант, повесив руку за спиной, будто ожидая, что дядя Валя сам в нее вернется, крикнул Марат-абыю:

– Друг, на месте встал, проблемы сейчас будут!

А Эдик подобрался, готовясь ударить.

И ударил. Несильно, но звучно вытянул по мокрой спине, воскликнув одновременно со шлепком:

– Стой, на, я сказа-ал!

Марат-абый от удара даже не вздрогнул, а на голос все так же повел головой, сделал два боковых неровных шага, подныривая, как новичок в атаке, и вцепился зубами Эдику под левое плечо.

– Ай, – растерянно сказал Эдик, пытаясь отдернуться.

Блестящая куртка у него была толстой – сержанту, видать, совсем не было больно.

– Ты дернулся, что ли? Сядь щас! – заорал прыщавый, не трогаясь с места.

Он пытался правой рукой вытащить дубинку. А левой все ловил маньяка, который никак не мог распахнуть двери у себя за спиной и бился в них все сильнее. И ножом махал в такт.

Я хотел крикнуть уже, предупредить, но дохлый успел первым. Он не крикнул, он очень спокойно спросил:

– Дед, ты чего по беспределу?..

– Заткнись! – завизжал дядя Валя так, что прыщавый перестал мотать ладошкой за спиной, крутнулся, увидел нож, зашарил по поясу и вскричал, забирая голосом все выше:

– Так, нож положил, положил быстро, я сказал, Эдик, у этого точно нож!

Эдик ударил Марат-абыя дубинкой по голове, уже сильно, громко – раз и два, а тот и не пошевелился, только глазами вольно двигал. Эдик выкрикнул:

– Ща, с этим клоуном разберусь! Ты его-о-о-ой!

Марат-абый быстро расцепил пасть, выпрямился, схватил Эдика за руку и полу куртки, рванул руку вверх, а куртку вниз так, что куртка с треском разошлась, и серая форма под ней тоже – и вгрызся в дико неуместную здесь бледную подмышку.

Эдик взревел.

Дядя Валя тоже. Слепо рванул ручку за спиной и, визжа, заколотился в дверь.