Убыр - Страница 62

– На месте стоим! – громко велел сержант. – Всех касается. Ну вот ты куда такой чумазый влез? Тут же общественное место, сюда таким нельзя.

Я, стараясь не теряться, повторил:

– Товарищ сержант, у этого человека, у него нож. Он маньяк.

– Не глухой, слышал, – сказал прыщавый. – Разберемся. Я тебя видел, да?

– Он угрожал… – начал я.

– Все, хорош, говорю ж – разберемся. Тебе угрожал?

– Нет, вот ребятам, – чуть скривившись от слова, сказал я, но не пацанами же их называть. И не молодыми людьми.

– Ага, – сказал прыщавый, поигрывая дубинкой.

Второй сержант стоял чуть сбоку, ближе к окну, и внимательно изучал дядю Валю. Спросил:

– Угрожал он вам?

Гопы переглянулись, быстро посмотрели на дядю Валю и принялись бегать глазами от сержанта к сержанту.

– Ну? – спросил второй.

А прыщавый сказал:

– Ну точно, у тебя еще сестра очкастая. Сбежали от меня, а? Помнишь, Эдик?

– Помню, – сказал Эдик. – Я спрашиваю, угрожал?

Пухлый повел плечом, придерживая распахнутую куртку, а дядя Валя укоризненно сказал:

– Ну товарищ сержант, ну что вы беспризорника слушаете, он вам наговорит.

– Нож у вас есть? – спросил милиционер Эдик.

– Ну какой нож, что вы, ей-богу, – сказал дядя Валя и даже развел руками.

– Проверь, – сказал Эдик прыщавому.

– Да вы лучше клеветника юного проверьте, у него небось ханки полные карманы, обкурился, вот чушь и несет.

Я похолодел и с трудом удержался от того, чтобы не схватить себя за карманы. Решат обыскать, найдут лепестки и корень, придумают, что наркотики, – и фиг отбояришься. Разберутся, конечно, – но сила-то у этой флоры за сутки иссякнет. И получится, все зря.

Бить буду, как дичь, но не дамся, решил я, и в голове махом, но разборчиво пробежал мультик, в котором я бил всех, как дичь, по очереди. Я поежился, прижимая руки к бедрам. А Эдик повторил:

– Проверь, говорю.

И положил руку на кобуру.

– Да чего там, – пробурчал прыщавый, но двинулся вперед, все так же поигрывая дубинкой.

Проходя мимо, он повернулся ко мне и предупредил:

– Ну смотри, чумазик, если соврал…

И кинулся вперед.

И все со скрипом кинулись вслед за ним. Потому что электричка тормознула со всей дури, неприятно скрежетнула и остановилась.

Я вскочил со скамьи, тошно предчувствуя, что увижу прыщавого надетым на тесак, а тесак будет уже у моей глотки – ну и так далее. Но нет, оказалось, все, кроме меня, устояли и друг в друга не воткнулись никакими местами. Дядя Валя упирался спиной в алюминиевый косяк, а прыщавый сержант ухмылялся в полутора метрах от него.

– Это что за радости? – спросил Эдик, отпуская спинку скамьи, в которую вцепился. – Сто четвертый?

– Прям, до него еще минут двадцать, – возразил прыщавый. – Или гоним, что ли, я не понял? Ты свяжись…

Электричка пронзительно завыла, дернулась и тронулась с места.

– О, поехали, – удовлетворенно сказал прыщавый сержант и снова повернулся ко мне: – Это не твоя сестренка там буянит?

А я повернулся к раздернувшейся дальней двери.

В которую вошел Марат-абый.

5

Вы никогда не видели убырлы-кеше в действии?

Ну и не видьте. Честно, не советую.

Марат-абый вошел и застыл – так, что съехавшиеся двери, наверное, прищемили ему пиджак сзади. Хотя, может, и нет – пиджак был мокрым насквозь, брюки и вообще весь Марат-абый тоже. С лица капало, но зализ прически держался – таким, каким был прошлой ночью. И взгляд был таким же, настороженным и чуть растерянным. Будто Марат-абый услышал дальний звук и теперь пытается вспомнить, что в нем такого знакомого. Он даже смотрел не на нас, а на пустые лавки левее пухлого татарчонка.

Вот туда пусть и смотрит, решил я сквозь нарастающий рокот в голове и потихоньку осел на лавку с намерением съехать поближе к печке, чтобы спинки меня скрыли. Но Эдик, конечно, заметил и посоветовал:

– Пацан, так быстро сознание не теряй, я откачивать не очень…

Я уже убедился, что полицию о чем-то просить глупо и вредно. У нее, как в американском кино, каждое сказанное тобой слово будет использовано против тебя. Просить я больше и не собирался. Но и строить мужественную или там невозмутимую рожу не стал. И взгляда от Марат-абыя не отвел.

Нельзя отводить взгляд от главной опасности.

Сержант лениво оглянулся и сказал:

– Ёшкин кот, да тут прямо парад красавцев! Тоже знакомый маньяк, что ли?

Я все-таки сполз на корточки, но без толку: голову Марат-абыя видел. А стало быть, и Марат-абый меня видел. Мог видеть.

– Мужчина, вы не нас ищете? – весело осведомился Эдик, встав ко мне спиной. Чтобы, значит, и на Марат-абыя, и на маньяка коситься. Спасибо, конечно, за доверие.

Марат-абый повернулся на голос, всем телом. Постоял, словно пытаясь понять, и сделал несколько резких шагов вперед, неровных, как у женщины, уставшей от каблуков. На четвертом шаге он шумно уперся в скамью.

Тут я и понял, что дело совсем плохо. Нормальный человек, если упрется во что, он ведь как поступает? Или боком-боком обходит препятствие, или делает шаг назад, осматривается и идет уже в правильную сторону. Перед этим ругается, конечно.

Марат-абый, когда уперся, молча сделал еще несколько судорожных движений, пытаясь продавить доски коленями, и застыл в нелепой позе, как памятник Вахитову. Я с пола и сквозь лавки плохо видел, но понимал, что поза дурацкая вообще. И смотрел Марат-абый не куда нормальные люди смотрят, а слепо так, в черное окно. Я так понимаю, не на свое отражение, а в точку сбоку от него.

За что ж его так, бедолагу, подумал и поспешно поправился: покойного, покойного! Нельзя мертвых беднягами называть, ни biçara, ни mesken — только märhüm, теперь я это твердо знал откуда-то. Поздно: Марат-абый, точно услышав, дернул головой и стал разворачиваться в мою сторону.