Я сорвал шапку с головы, с криком сделал один и другой выпад в сторону ближней свиньи – она повела мордой и чуть тормознула – и швырнул шапку в дальний забор.
Свинья остановилась и развернулась всем корпусом, рассмотреть, что же это такое черное и вязаное шмякнулось за драный куст. Реакцию ее подружек или, не знаю, друзей-родственников изучать времени не было. Я подбежал к Дильке и махом попытался закинуть ее повыше. Не получилось: у нее руки к решетке точно приварили. И очень мешал телефон, который я не успел сунуть в карман – и теперь тем более не успевал. Я быстро забормотал: «Отпусти, Дилька, ну отпусти, ну все-все, хорошо, сейчас все хорошо будет, сейчас поднимемся, ну разожми ручки», аккуратно, но быстро разомкнул ее пальцы, подхватил под мышки и поставил сестру на перекладину решетки, проходившую на уровне груди, как раз вдоль пластины с замком.
Тут же в правое бедро в упор шарахнули из старинной пушки. Нога занемела, а я всем телом и особенно скулой и левой тазовой косточкой влетел в ворота.
Догнали.
Ворота дернулись.
Дилька вскрикнула, но удержалась.
Надо было прыгать к ней, но вдруг сорвусь или ее сорву.
Я, не оборачиваясь, умудрился махнуть полуотключенной ногой – и угодил в мягкий широкий бок. Бок храпнул, хоть пинок вышел слабым, зато стало ясно, что делать. Лишь бы не откусила. Я ухватился за прутья как мог высоко, махнул уже обеими ногами назад, пятки уперлись в окорок, я просеменил по нему, как по деревянному шару в спортлагере, и нетвердо закрепился на жерди гуляющего хребта. Миг постоял буквой «Г», соображая, пробовать ли затоптать гадину, решил, что она меня запросто, а вот я ее вряд ли, – и осторожно перенес целую ногу на перекладину рядом с Дилькой. Не сорвался, топнул все-таки напоследок и забрал отбитую ногу. Обнял Дильку, ухватившись за мокрый неровный прут возле ее ребер, чтобы не грохнулась. После этого решился извернуться и посмотреть вниз.
Внизу было страшно. Вот есть такая сказка «Три поросенка» про веселых беззащитных поросят. А продолжения у нее нет. И понятно почему. Потому что три выросших поросенка – это не сказка, а жуть на колесиках, еще и вонючая.
Три хряка ждали внизу. Не хрюкали, не гавкали и не метались. Стояли мордами в ворота, даже не задирая головы к нам. Ждали, говорю же.
А если задерут головы? Да еще подпрыгнут?
Ножом встретить. Ага. У них там сала столько, что лезвие целиком уйдет и рука по локоть, – а они лишь насторожатся. Самое обидное, что твари не на тех напали, если мстить собирались: мы с Дилькой их сроду не ели, только в колбасе с сосисками. Но тогда на нас, скорее, соевые бобы нападать должны. А может, свиньи как раз таких бобов нажрались – и пошли мстить за всех.
Я люблю придумывать полезные вещи и всегда делаю это своевременно.
Баран.
Я спохватился, переключился на изучение ворот и спросил Дильку:
– Держишься?
– Да, – ответила она плаксиво. – Наиль, а чего они?..
– Не знаю. Слушай, ты сможешь вон дотуда дотянуться?
Я показал так и не убранным телефоном на следующую перекладину. Она шла над моей головой, а еще метром выше ворота кончались гнутой крашеной трубой.
– Не знаю, – сказала Дилька и совсем сморщилась. Видать, решила, что точно не сможет.
– Я сейчас подсажу… – торопливо начал я, перебираясь поближе, чтобы подхватить, – и чуть не сорвался.
Свиньи хором не хрюкнули даже, а гаркнули.
Я вцепился в прутья, притискивая Дильку пузом, и покосился вниз. Мне показалось или хряки действительно отступили на шаг?
Не показалось. Свиньи, мелко семеня, отъехали еще чуть-чуть, а Дилька громко спросила:
– Простите, это ваши свинки?
Рехнулась, испугался я. И тоже увидел, что из барака неторопливо выходит девчонка чуть постарше меня. В распахнутом ватнике поверх синего спортивного костюма и с непокрытой рыжей головой. У меня, впрочем, теперь тоже непокрытая. Но не рыжая хотя бы.
На Дилькин вопрос она не отреагировала. Пришлось вступить мне:
– Слышь, тетенька, твари твои?
Тетенька остановилась у дверей и равнодушно смотрела вдоль дороги. Сквозь наши ноги и, кажется, сквозь тварей.
Не понимает, что ли, подумал я и хотел уже рявкнуть по-татарски. Осекся. Как раз татары-то к свиньям отношения обычно не имеют, раз мусульмане. Но, может, она кряшен – тогда лучше по-татарски. А может, марийка или удмуртка. Все равно же по-русски понимать должна, это совсем древние абыстайки по-нашему только колтычат.
Короче, я рявкнул по-русски:
– Э, ты свиней убрать можешь, нет?
Девица неторопливо подошла к воротам и посмотрела на нас и на свиней. Ничего не ответила.
– Блин, – сказал я и вспомнил про телефон.
Если он на улице ловил, то полутора метрами выше еще лучше ловить должен. Ага, точно, есть сигнал, обрадовался я, а вот зарядка почти на нуле. Ладно, на пару звонков хватит. Деду можно и позже перезвонить, а пока выбраться бы, – может, спасатели чего подскажут. Пора их, наверное, уже дергать. Ситуация чрезвычайная? Чрезвычайная. Ну и вот.
Я нажал три цифры, и тут девчонка громко сказала:
– Чух!
Свиньи хором долбанули пятаками в ворота. Ворота сильно дернулись, я дернулся еще сильнее, потому что одновременно пытался удержаться сам и не упустить вскрикнувшую Дильку. Справился, но на телефон внимания не хватило. Я даже не понял, обронил трубку или сам выбросил, чтобы руку освободить. Мобила крутнулась в воздухе и упала к ногам девчонки. Как раз на клок соломы – так что я, кажется, зря ругнулся.
Я перевел дыхание и сказал:
– Ты чего орешь-то? Твои свиньи?
– Ну.
Да и по «чух» понятно было, что не татарка, татары вместо «ч» говорят «щ», а мишары – вообще «ц», а она твердо так чокнула.